К А Т Я

      Папа Кати вообще полагает, что ему многое позволено. А как же – ведь он харизматичен. И необычен. Быть может потому, что когда-то ходил в сандалиях? Катин папа надевал их поверх носков. Часто дырявых. И всегда вонючих. Тогда ему не казалось, что он особенный - тогда он был бедным. Разбогатев, он об этом забыл. Забыл и про сандалии. Но именно из того, что он в них ходил и об этом забыл, и прорастала его убежденность в своей исключительности. Теперь он мнил себя чуть ли не великим. Катя унаследовала эту уверенность.

     Однако ее не все разделяли. Например, второй водитель. Когда-то он забирал Катю из школы. Рассказывал, что там ее не любили дети. Их мамы. И учителя. За то, что неуравновешенный ребенок всех доводил до истерик. Катя отвечала им взаимностью, а ее папа потешался над выходками дочки. Пока она не сменила два лицея. Второй водитель называл девочку идиоткой.

     Но это было не так. Как-то мама показала Катю специалистам. Специалисты сказали, что ребенок здоров, просто легко возбудим. От безнаказанности. Нет, этого они не сказали, этого они не знали.

     Однако знала Катина няня. Совершенно точно, но не делала подопечной замечаний. За это нянь выгоняли. Вот так, в силу обстоятельств, Катю и не научили как себя вести. Няня боялась. Мама опасалась. Папе было все равно. Ведь от ребенка он требовал лишь одного – не создавать неудобств лично ему.

     Девочка и наглела настолько, насколько ей позволяли. То есть безмерно, но не цепляя папу. Правда, хорошо уже было то, что пока Катя не ругалась матом, как родитель. Отец всегда заворачивал сочно. И зло. Особенно витиевато он изъяснялся, когда Катю устраивали в очередную престижную школу. Надо думать, папа понимал, что не в последнюю, иначе он бы загибал короче.

     В целом на действо стоило посмотреть. Юре нравилось наблюдать, как матерясь, папа Кати снимал очки со своей птичьей головки. И протирал их специальной тряпочкой. Если не находил тряпочку, делал это полой пиджака. Закончив, водружал оптику назад на клюв. И тут отца-молодца могла подстеречь напасть: под окуляром принималось дергаться веко. Если накануне большой чиновник перебирал, нервный тик зашторивал глаз в унисон с дрожанием рук. Одно плохо – проклятый алканавтик мог сорваться на Юре.

     В сквернословии Катя, конечно, от папы отстает. Зато резвится наряднее. Как-то  она ткнула пальцем в глаз папиного партнера. Младшего. С ним и ее папа особенно не церемонился. Это случилось в день рождения Кати. Папин партнер презентовал ей дорогую игрушку. В такой день именинница не отказала себе в удовольствии и тоже сделала ему ценный подарок. До этого у партнера было хорошее зрение.

     Конфликт вырос не на пустом месте. Катя затаила злобу давно. Партнер когда-то за что-то ее отругал, потому что был нормальным человеком, а Катя, как и ее папа, злопамятным.

     В непростой ситуации отец виновницы торжества проявил выдержку. И принял Соломоново решение: не стал бранить, а просто пожурил дочь. Слегка. Сказал: «Ничего страшного». Правильно, это ведь не ему чуть не выкололи глаз.

     Партнер же обратился к врачу. И продолжительное время лечился у офтальмолога. Вряд ли он сохранил теплые чувства к Кате. И ее папе. Даже несмотря на зарабатываемые вместе с ним деньги.

     Катя забрасывает пластинку «Орбит» в рот. Обертка летит на пол. Катя просит Юру выключить радио. Она начинает петь сама, не вынимая жвачки изо рта. Точнее, она жует и поет одновременно. Чавкает от удовольствия. Жвачка полна мятного вкуса.

     У Кати нет слуха. И голоса. Зато есть неуемное желание петь. Катин папа считает, что для пения ей этого достаточно. Недавно он купил Кате ионику. И обещал сделать дочку певицей, когда та подрастет.

     Сейчас Катя учится в шестом классе. Плохо. Но зачем ей учеба? Катя и так способная. В этом ее убеждает папа. И смущенно соглашается мама. Катя им верит. Папе особенно.

     До «хижины», где живет Катя метров сто. «Останови!» - отрывисто командует она. Катя выглядит строго - дети быстро схватывают. «Был бы пример», - считает Юра. Его дочь старше Кати на год, но так не умеет. «Хочу подкрасться и няню напугать», - хвастается Катя своей изобретательностью.

     Юра выполняет приказ. Однако Катя не выходит. Ее желудочные волнения становятся вновь заметны Юре. Из-за этих волнений Катя сердится. И пережидает неудобства в машине. Наконец Катя хлопает дверью, а Юра полностью опускает стекло. Дышать становится легче.

     Юра любит детей и не сердится на Катю. Не сердится он и на ее папу, но, развернув автомобиль, с облегчением глядит в зеркало заднего вида. В нем удаляется Катя. И Юре жаль: саму Катю, ее маму и даже ее папу. Катиных родителей потому, что их вторая дочь тоже будет особенной. Слепком с первой. Обязательно.
 

P. S. Проигравшийся вдрызг папа Кати выходит из казино. В своей правильной проекции - злой, помятый и пьяный. В сложном перегаре Юра улавливает свежую составляющую. Вид Катиного папы его не удивляет. Юра знает, что игрокам здесь бесплатно наливают. Понимает, почему ему подносили и Катин папа, но не верит, что поэтому проиграл. Он ведь такой незаурядный. Вот и то, что скоро таким как он в парламент будет путь заказан, для него не секрет, но он привычно видит себя депутатом будущего созыва.

-         Поехали! – дребезжит негодуя эклектичный политик.

-         А это уже без меня, - неожиданно осмелевший Юра протягивает парламентарию

ключи от джипа. И показывает на часы. Поскольку папа Кати не понимает, Юра, выталкивая слова, медленно объясняет: – Начало первого. Уже первое число нового месяца. Я увольняюсь. День я доработал полностью.

      «И получил сегодня за отработанный месяц», - продолжает за Юру Катин папа. Мысленно. И раздосадовано. Однако нестандартная ситуация его пугает и он натянуто улыбается. Юра не деликатничает в ответ. Наконец он спешит домой, а не торопится выполнять чужую прихоть. Не сдержав брезгливого взгляда, Юра уезжает на такси.

      Представьте себе волейбол на пляже. Все с удовольствием отдаются игре. Шутки и чудесно летающий мяч. Играть у вас получается лучше, чем когда-либо. И вдруг к площадке подходит мальчик и говорит: «Я забираю свой мяч»! Он не спрашивает, можно ли ему забрать мяч, и даже не предлагает: «Доиграйте, и я заберу мяч». Он ставит перед фактом.

       То, что испытывает папа Кати, круче на порядок. Момент истины. Он знает, что теперь эти ощущения будут повторяться. Но вопреки здравому смыслу привычно не верит. А как же? - он же общественный! и яркий! Зато сейчас потускнел и выглядит естественно. Так, как и должен, –  провластной гнидой. Или клопом. Юра плохо разбирается в насекомых. Но не сомневается, что именно такие паразиты и закусали людей до зуда. До кровавых волдырей…