Г Е Н А

      Сын Гены всегда с любопытством разглядывал каждую новую подружку папы. Мальчик подрос, и это стало выглядеть неприлично. Зато сын не ревновал отца: он его женщин тайно хотел. И называл в шутку тетками. Некоторые из теток были  лишь на несколько лет старше подростка.

     С тетками Гена знакомился в библиотеке под домом - он был образованный. И на концертах - он был общительный. Иногда в метро – он был безлошадный. Еще в университете – там Гена преподавал.

      В особых случаях он мог обаять кого-то в магазине: дефицит с черного хода упрощал его быт. У необходимых Гене в быту женщин был специальный статус – «торговый». Статус не позволял им задерживаться у него до утра и оставлять там свои вещи. Гена был предусмотрительный.   

      В многом «торговые» походили на «соседок». Последние навещали Гену наскоками, когда у него случалось  окно. Зато знали Гену давно. Их дружба с Геной прошла свое становление еще тогда, когда Гена был женат.

      Кстати, женился Гена наугад после командировки в Ленинград. Возле Смольного института он спросил понравившуюся ему девушку: «Вы не хотите стать моим гидом?» Она стала его женой на семь лет. Потом не выдержала и ушла. В никуда.

      С годами в окрестностях за Геной закрепилась определенная репутация. Твердая. «Не мужик, а кремень!» - делились с подружками близко узнавшие его женщины. Еще не постаревшие, часто одинокие.  «Даже, когда выпивает», - с порочным смешком добавляли они. И носили Гене пирожки. Или пироги.    

      Не последнюю роль в имидже играла и трехкомнатная квартира ловеласа. В центре. Кооперативная. Кухня – шесть, жилая – тридцать. После развода Гена жил в квартире один. Состарившимся в очереди на жилье коллегам-лимитчикам такая клетушка казалась дворцом. Они называли Генину проходную гостиную: «зал»! Она была четырнадцать.

      Подобно большинству одиноких мужчин, Гена выпивал. Но меру знал. Типа как Засядько - знатный шахтер. Гена укладывал бутылку водки за холостяцким ужином с дамой. У него был хороший метаболизм и устойчивая к алкоголю потенция. Для дамы он доставал шампанское. Полусладкое. От напитка гостья быстро хмелела. И стремительно млела. Уже от хозяина.

     Еще Гена приобретал свежий тортик. На свежий нужно было напасть. Если тортик не получалось – кексик. Кексик можно было купить всегда. Гена брал небольшой с нежным названием «Майский». Весенний кексик его женщинам нравился. Сам Гена почти не ел сладкого.

      Но, главное, - он был джентльменом. Советского пошиба. Женщину в постель укладывал только накормив, часто ее же собственными пирожками. И своим тортиком. Или кексиком. Гена говорил, что шампанское хорошо закусывать сладким и жарил себе мясо. Подруги восхищались его эрудицией. «Торговые» особенно.

      «Если бы после каждой женщины, познакомившейся с его постелью, Гена делал зарубки, каркас его кровати был бы резным», - смеялись соседи. И веселились знакомые. Во многом потому, что в стране развитого социализма подобные радости загнивающего империализма были им недоступны.  

      Как-то Гене позавидовал товарищ из городских. Коренной житель сказал: «Хорошо тебе, Генка: пьешь, когда хочешь. Жизнь – сплошной праздник: бабы, хоромы». Товарищ жил в такой же по площади каморке, только двухкомнатной - в стране коммуналок ценился не столько общий метраж, сколько количество комнат.

     Товарищ был женат. Жене мечтал изменить, однако боялся жены и своего желания. Кроме жены его страх усугубляли: дочка, парторганизация и собственная финансовая несостоятельность. В финансовой несостоятельности товарища убедили обе его женщины. Пил товарищ лишь, когда угощали.

      «Женщина – как непрочитанная книга», - философствовал тот же товарищ с чужого голоса. Гена слушал и ухмылялся - он тоже читал эту книгу: жена товарища, в отличие от мужа, своих желаний не сдерживала.