И Р А

      Покосившаяся дверь подъезда не закрывалась. Почтовый ящик был пуст. Ира пропала в сумеречном чреве шестнадцатиэтажки.

      Муж пришел как обычно. Разделся и заглянул в гостиную. Улыбнулся дочке. Посмотрел на уткнувшуюся в журнал жену. Бросил рассеянный взгляд на работающий телевизор, и прошел на кухню. Зашелестел там пакетами. Давно поселившееся в квартире молчание не хотело менять прописку.

      Саша выскочила за папой.

-         А что это ты принес»? – раздался вскоре ее тоненький голосок.

-         Это говяжьи ребра. Я сделаю их по-мексикански.

-         Это как?

-         Вкусно. Хочешь вкусно?

-         Хочу, хочу ребра! - обрадовалась Саша и запрыгала возле стола.

Андрей приложил палец к губам и протянул дочери большую шоколадную конфету.

Распеленав ее, Саша проворным вороватым движением, будто у нее хотели ее отобрать, засунула конфету в рот. Целиком. Испачканные пальцы стремительно вытерла о старую домашнюю кофточку. Чуть не поперхнулась, но улыбнулась. За то, что Саша ест сладкое перед ужином, мама ее всегда ругала. За то, что вытирает об себя грязные руки тоже. Отец лишь нежно посмотрел на дочь и принял от нее обертку.

      Замужем за Андреем Ира была восемь лет, дочке исполнилось столько же. Когда-то Ира инстинктивно почувствовала в этом спортивном молодом мужчине некую основу, не ограничивающуюся андрогенными признаками. Почувствовала в нем целостность, тот монолит, что и называют каменной стеной, за которой женщину ожидают забота и ответственность. С любовью, правда, может, не сложится, но это не беда. Это только поначалу. Если стена надежная, отчего же ее не полюбить? Да и ухаживал Андрей напористо. И зависть в глазах подруг вдохновляла. Можно, конечно, было все оставить как раньше: самая стильная вещь в гардеробе – ситцевое платье фабрики «Коммунарка», а верх наслаждения – «Птичье молоко» за чаем в праздник. В кухне линолеум в сине-белую шахматку и стены масляной краской. В единственной комнате обои в цветочек. В аленький. И довесок из мамы с папой на раскладном диване. Живи не тужи!..

      Зная, что Андрей ее любит, Ира поторопила события. И не ошиблась. Андрей женился на ней, как только узнал о беременности. Без колебаний. А вот на вопрос: «Любит ли она его»? - Ира ответила себе позже. После свадебной эйфории медового месяца. Точнее, когда родила. Закружившая поначалу карусель семейных удовольствий быстро приелась своей однообразной круговертью и, выполнив главную женскую задачу, Ира перестала притворяться влюбленной.

       Андрей, конечно, был надежный. Не очень привлекательный, но взрослый. Твердо стоял на ногах. И полностью заменил родителей в удовлетворении ее постоянно растущих потребностей. Он прочно обосновался на Земле. Ей же все еще не хватало полета. К мужу Иру тянуло, но иначе, чем к парням завидовавших ей подружек. Парни стали недосягаемы, а потому желаемы. Ира поняла, что поторопилась. Ужаснулась, что так ошиблась в свои девятнадцать.

       Однако что-то менять было страшно. И поздно. Привязывала общая квартира. Не пускала и паутина условностей. Да и вообще, разве можно, имея ребенка, развестись с хорошим и обеспеченным мужем только потому, что он надоел? А как другие живут? И возьмут ли ее с ребенком? Особенно те, что с подружками…

       Чтобы чем-то себя занять, Ира поступила в педагогический. На вечерний. Благо соблазнов в «женском» ВУЗе было не много. Свободного времени тоже. Мысль, что так больше продолжаться не может, притупилась.

     Боготворившего Иру Андрея произошедшие в жене перемены на какое-то время освежили. Разгладились смятые отношения. Ему нравилось думать, что Ира не смирилась, а изменилась. Что, переросши чувственное горение, они обрели нечто качественно новое. Что ограничитель счастья, наконец, подался, и в их зашторенную жизнь начал проникать настоящий, а не приглушенный свет. Андрей не понимал или не хотел понять, что едва различимая, подобно рисунку на песке, чуткость Иры, просто трогательная проекция его собственного бережного отношения к жене. Проекция капризная, проглядывающая в переменной облачности их брака только вместе с потребностью Иры в самом Андрее…    

      Правда, это не всегда была потребность в удовольствии. Иногда Ире, где-нибудь в ресторане, было приятно, что рядом с ней именно мужчина, а не парень. Там на лощеных и высокомерных женщин, жен друзей Андрея, она с наслаждением смотрела как на равных. Даже с каким-то вызовом, ведь в отличие от них была еще молода.

       Снимала напряжение матери от  жизненной неудовлетворенности и подраставшая на глазах Саша. Дочь становилась опорой семьи, ее осью равновесия. Именно ребенку родители отдавали не востребованный ранее потенциал душевной теплоты. И именно Саша, повинуясь неосознаваемым внутренним порывам, щедро рассеивала по дому сфокусированную на себе родительскую любовь.

      Однако ни нежность Андрея, ни генерируемое непосредственностью дочери ощущение семейного уюта, не могли до конца одомашнить Иру, свести на нет ее хандру. Ей чего-то все равно остро не доставало. Наскучила тихая заводь, опостылела удобная колея.

      Отдушиной стала учеба. А затем, как и у мужа, работа. На работу Ира вышла раньше, чем закончила ВУЗ. Получила в нагрузку к минимальному количеству часов непростой восьмой класс и сразу же окунулась в атмосферу его комедий и трагедий. Словно зритель, Ира наблюдала теперь, как на классной сцене скрытный мирок ее подопечных учился любить, ненавидеть и приспосабливаться. Как взаимоотношения в театре с каждым годом вырастали, усложнялись и драматизировались.

      Она была ошарашена. Искренность актеров в проявлении симпатий и антипатий ее умиляла, их редкое благородство восхищало, а частое коварство огорчало. Однако все вместе покоряло, пробуждало сильные эмоции. В жизни у Иры появился баланс. Школа скомпенсировала ту пошлую часть ее существования, неторопливое время которого накручивала стрелка больших настенных часов в гостиной у нее дома. Отныне она перестала напрягаться, пряча безразличие за маской усталости, и мучаться, стараясь скрыть проступающие в лице очертания отчужденности. Больше она не страдала. Разучилась. Ее равнодушие делало несчастным его. И без того немногословный, интуитивно почувствовавший глубину разлада Андрей сильнее замкнулся в себе. Привык… 

      «Птичка, ты меня любишь»? – спрашивал он Иру все реже и умолкал, слыша в ответ все чаще:

      «М-м-м… Тихо, я читаю», «смотрю», «засыпаю».

      И вот уже вместе они проверяли свое умение избегать друг друга. И вот уже в них обоих затвердевала отчужденность.