И Р А

      Сейчас на вопрос, как так произошло, что они физически сблизились, Ира вразумительно не ответила бы. В бытность Виталика учеником она не приваживала его, хотя даже тогда вполне сознавала, как он на нее смотрит и что дорисовывает в воображении, натыкаясь взглядом на определенные части ее тела. Признала бы, что нечто выдавало в ней ее к нему отношение, что она непроизвольно подавала ему какие-то знаки, подогревала надежду, но издалека, не позволяя себе заступить за черту…

      В то время она упивалась своей красотой, отражавшейся в нем лучше, чем в зеркале, но и только. От восторга нет-нет да и увлекалась, раззадоривала его какими-то еле заметными движениями: то юбку чуть приподнимет, поправляя, то пуговку потеребит на чересчур расстегнутой кофточке. Бесспорно, надзирала и за реакцией Виталика на посыл. Бывало, заводилась и сама. Но она же тщательно скрывала это. А ведь была уверена – по ночам им снятся одинаковые буйства. Совместные.

      Ну, пронимал Виталик Иру и своей простотой. Мог замешкаться после урока или зайти к ней в конце дня с идиотской просьбой: обычно просил помочь разобраться в чем-то недопонятом им в ее предмете. В пустом располагающем ко вниманию классе, Ира всегда обстоятельно восполняла пробелы в его знаниях. Он сосредоточенно слушал. Затравленно ждал. И обреченно смотрел. Он глухо так глядел, жалостливо…

      Пока не закончил школу. Вот тогда-то и истончилась преграда. Стала оседать неловкость, оползать некая материнская стыдливость, испытываемая женщиной на этапе зарождения отношений с юношей. Как-то незаметно Ира подпустила его близко, затем очень близко – и вот уже только струна дрожала, пела между ними… В последнюю секунду Ира тем не менее на шаг отступала, обрыва музыку…

      Но Виталик не сдавался. Соблазн вот-вот овладеть предметом своего обожания съедал его. Близкая уже доступность Иры даже сужала границы его общения с ровесницами.  Недвусмысленные знаки, которые подавали ему знакомые девчонки, он толком-то и не замечал. Какие ровесницы, когда его свободное время, да что там время – его мысли, чувства, сам он, все принадлежало ей. Он постоянно куда-то провожал Иру, откуда-то ее встречал и просто караулил, когда мог. Каждую достижимую минуту старался провести с ней, пока не надоела, не разозлила его странная любовная канитель.

      Сентиментальный мальчик мутировал. Музыкальные отношения забренчали. А силы в трусливо обнимавших руках добавилось. И в один из нежных дней, преодолев робость, Виталик почти совершил насилие: раздел Иру донага против ее воли. В какой-то момент, правда, обмякла от ужаса неизвестности воинственная плоть, но постепенно пришла в себя, осмелела. Встала, окончательно утвердилась и картинка в мозгу: Андрей, которого он один раз видел издалека, с мужским началом наперевес готовится реализовать свое супружеское право. Видения вроде этого являлись для Виталика табу. Табу повлекло и разыгравшаяся фантазия наказала Виталика: желанные ноги любимой сплелись с подрагивающими, как в порнофильме, волосатыми конечностями мужа-мучителя. Померещившееся превратилось в пытку. Крепкое, внушаемое Ирой, убеждение: «Мы с мужем не живем» распалось. Обрела прочность полярная мысль. Виталик твердо вознамерился «получить свое».

      Однако остановился на волосок от мечты, так и не позволив пульсирующей внизу живота любви материализоваться… Нет, не потому что не смог. Какой-никакой сексуальный опыт у него все же был – на грани детства и отрочества. Тогда, далеким позапрошлым летом, в деревянном домике заводского пансионата – последнего привета его папе-конструктору от вскоре сгинувшего профсоюза - он в каком-то сладком забытье, прибегнув к помощи такой же неумелой как сам двоюродной сестры, сумел сделать с ней ЭТО. Очень быстро, до одури сосредоточившись на том, чтобы не поддаться накатывавшему обмороку и вовремя ОТТУДА выйти… Он так переволновался, что не уяснил, лишилась ли сестра девственности в ходе эксперимента. Прибегнуть же сейчас к помощи Иры было невозможно, а совершить с ней подобное страшно. А что, если что-то не так? А что, если не получится куда нужно? А что, если он не удержится и у него это случится ДО? А что она тогда подумает? А что, если будет смеяться? И еще много, много разных молниеносно пронзивших его сознание «а что?»

      Однако решимость дала слабину не в этом, а другом, неожиданном месте. Ему стало жаль вздрагивающую, причитающую, скрестившую руки на груди, точнее, обхватившую ими голые груди, Иру: «Постой. Подожди. Я Андрею расскажу! Нет, не надо! Не-ет!!!» - хныкала она. Вместе с  ее всепоглощающим хныканьем воспалялось и разрасталось его беспамятство, подергивалось поволокой боли сознание. Частично хныканье скатывалось в ком у него в горле. Ком перекрывал гортань. Речь разбил паралич. С каждым мгновением асфиксия лишала сил и подавляла волю. Виталик покорился удушающим мольбам и отступился, будучи уверен: Ира обиделась.

      В целом он не ошибся, но лишь на следующий день сообразил, почему она обиделась. Виталик понял, что ее суетливое, перетянувшее отношения «не-ет» подразумевало вожделенное «да», а в порывистом: «постой, подожди, я Андрею расскажу!» не было ни грамма правды. Возможно, была капля неуверенности, ну, еще доля стеснения. В остальном же, все было затейливой игрой, призванной поджарить страсти до неизведанного ею ранее предела, за порогом которого их возня стала бы уже чем-то гораздо большим, чем просто волнующей забавой, вспоминая которую Ира потом усмехалась…